Мне совершенно необходимо тебе написать. Хотя словами сказать тебе нечего.
Это слишком глубоко во мне, слишком переплелось со мной. И смута так велика, что её не передать словами.
Но, несмотря ни на что, мне нужно поговорить с тобой. Не потому что я надеюсь на понимание.
Скорее я предпринимаю попытку, обречённую на провал. Слова. Так подбрасывают в воздух почтовых голубей,
не зная, долетят ли. Но знаешь, может, посыл значим сам по себе, и он более значим, чем получение.
Тебе я отдал всего себя. И теперь, может быть, по собственной воле повторно иду в рабство.
Тебе измениться невозможно. Я сказал тебе, что не понимаю, но я понимаю всё, понимаю, —
когда ты становишься ближе, когда отдаляешься, когда приходишь ко мне, когда отправляешь меня в изгнание.
Ты переменчивая погода, а я всё пытаюсь погреть старые раны на солнышке.
Иногда сердце моё хмелеет, начинает потихонечку закипать. В горле щекотно от смеха. Я чувствую,
счастье переполняет меня, но боюсь его заметить. Осторожно поднимаю глаза и подглядываю на своё счастье.
Присаживаюсь ближе к ослепительному солнцу, подставляю спину, греюсь. Млею, как ящерка: я так долго спал...
Но как опасна моя беспечность: по твоему лицу пробежала тень. Твоё лицо. Потерянная мной колония.
"Моё короткое жаркое грустное и блаженное лето". Я верил, что оно вернётся.
Вот. А мне много не надо. Скромный завтрак поздним утром в день отъезда.
Вот. После этой минуты нежности говорю себе: вот он, мой скромный завтрак. Моя единственная любовь.
... знаешь, Лулу, я понял, что не умею писать тебе. Возле тебя я умею только молчать.
Представь себе лес, поле, реку, всё говорит — вода, птицы, листва. И вдруг наступает тишина. Необычайная.
Мне всегда кажется, что в этот миг незримый хозяин спускается в свои владения, стопа его касается травы,
и кузнечики от волнения замирают, затихают потрясённые птицы. Почтительно стихает ветер. Ничто не шелохнётся.
И со мной происходит то же самое, стоит тебе приблизиться. Моя нежность, желания, сожаления — всё замирает.
Замирают образы, что рождаются во мне, — я принимаю тебя всем своим существом. И боюсь в то же время,
боюсь, что ты подумаешь: как здесь тихо! Мне скучно в этом королевстве, ручьи здесь знают слишком мало песен.
И медленно уходишь, задевая подолом платья траву, а трава замерла потому, что прикоснулась к твоему платью.
Ты не знаешь, в каком отчаянии будут потом кузнечики: она не слышала, как мы стрекочем!
Птицы: она не слышала наших песен. Ветер: она не узнала моей силы. Моей своевольной ярости.
Жалуются, переговариваясь все, но стоит тебе приблизиться, вновь замирают в молчании.
И от этого мне так больно.
... я всё острее ощущаю, что в жизни не прижился и потому не то чтобы лучше всё вижу, но как бы со стороны.
Мне всегда кажется, что я наблюдаю за игрой, не всегда понятной, иной раз красивой, но я только наблюдаю.
С каждым днём растёт во мне равнодушие к оценкам, одобрения, неодобрения мне не интересны.
С каждым днём я всё безраличнее к тому, что думают обо мне. Мне кажется, часть меня уже отлетела.
Так мало людей, которые могут заполучить меня обратно. Ты можешь, Лулу. Как ты ощутимо весома!
Скажи себе вечером перед сном, что кто-то любит тебя.
Это слишком глубоко во мне, слишком переплелось со мной. И смута так велика, что её не передать словами.
Но, несмотря ни на что, мне нужно поговорить с тобой. Не потому что я надеюсь на понимание.
Скорее я предпринимаю попытку, обречённую на провал. Слова. Так подбрасывают в воздух почтовых голубей,
не зная, долетят ли. Но знаешь, может, посыл значим сам по себе, и он более значим, чем получение.
Тебе я отдал всего себя. И теперь, может быть, по собственной воле повторно иду в рабство.
Тебе измениться невозможно. Я сказал тебе, что не понимаю, но я понимаю всё, понимаю, —
когда ты становишься ближе, когда отдаляешься, когда приходишь ко мне, когда отправляешь меня в изгнание.
Ты переменчивая погода, а я всё пытаюсь погреть старые раны на солнышке.
Иногда сердце моё хмелеет, начинает потихонечку закипать. В горле щекотно от смеха. Я чувствую,
счастье переполняет меня, но боюсь его заметить. Осторожно поднимаю глаза и подглядываю на своё счастье.
Присаживаюсь ближе к ослепительному солнцу, подставляю спину, греюсь. Млею, как ящерка: я так долго спал...
Но как опасна моя беспечность: по твоему лицу пробежала тень. Твоё лицо. Потерянная мной колония.
"Моё короткое жаркое грустное и блаженное лето". Я верил, что оно вернётся.
Вот. А мне много не надо. Скромный завтрак поздним утром в день отъезда.
Вот. После этой минуты нежности говорю себе: вот он, мой скромный завтрак. Моя единственная любовь.
... знаешь, Лулу, я понял, что не умею писать тебе. Возле тебя я умею только молчать.
Представь себе лес, поле, реку, всё говорит — вода, птицы, листва. И вдруг наступает тишина. Необычайная.
Мне всегда кажется, что в этот миг незримый хозяин спускается в свои владения, стопа его касается травы,
и кузнечики от волнения замирают, затихают потрясённые птицы. Почтительно стихает ветер. Ничто не шелохнётся.
И со мной происходит то же самое, стоит тебе приблизиться. Моя нежность, желания, сожаления — всё замирает.
Замирают образы, что рождаются во мне, — я принимаю тебя всем своим существом. И боюсь в то же время,
боюсь, что ты подумаешь: как здесь тихо! Мне скучно в этом королевстве, ручьи здесь знают слишком мало песен.
И медленно уходишь, задевая подолом платья траву, а трава замерла потому, что прикоснулась к твоему платью.
Ты не знаешь, в каком отчаянии будут потом кузнечики: она не слышала, как мы стрекочем!
Птицы: она не слышала наших песен. Ветер: она не узнала моей силы. Моей своевольной ярости.
Жалуются, переговариваясь все, но стоит тебе приблизиться, вновь замирают в молчании.
И от этого мне так больно.
... я всё острее ощущаю, что в жизни не прижился и потому не то чтобы лучше всё вижу, но как бы со стороны.
Мне всегда кажется, что я наблюдаю за игрой, не всегда понятной, иной раз красивой, но я только наблюдаю.
С каждым днём растёт во мне равнодушие к оценкам, одобрения, неодобрения мне не интересны.
С каждым днём я всё безраличнее к тому, что думают обо мне. Мне кажется, часть меня уже отлетела.
Так мало людей, которые могут заполучить меня обратно. Ты можешь, Лулу. Как ты ощутимо весома!
Скажи себе вечером перед сном, что кто-то любит тебя.